Неточные совпадения
— Если бы мне удалось отсюда выйти, я бы все кинул. Покаюсь: пойду в пещеры, надену на тело жесткую власяницу, день и ночь буду молиться Богу. Не только скоромного, не возьму рыбы в рот! не постелю одежды, когда стану спать! и все буду молиться, все молиться! И когда не снимет с меня милосердие Божие хотя сотой
доли грехов, закопаюсь по шею в землю или замуруюсь в каменную стену; не возьму ни пищи, ни пития и умру; а все добро
свое отдам чернецам, чтобы сорок дней и сорок ночей правили по мне панихиду.
Так, глядя на зелень, на небо, на весь божий мир, Максим пел о горемычной
своей доле, о золотой волюшке, о матери сырой дуброве. Он приказывал коню нести себя в чужедальнюю сторону, что без ветру сушит, без морозу знобит. Он поручал ветру
отдать поклон матери. Он начинал с первого предмета, попадавшегося на глаза, и высказывал все, что приходило ему на ум; но голос говорил более слов, а если бы кто услышал эту песню, запала б она тому в душу и часто, в минуту грусти, приходила бы на память…
А между тем, казалось бы, ясно, что если люди, считая это несправедливым (как это считают теперь все рабочие),
отдают главную
долю своего труда капиталисту, землевладельцу и платят подати, зная, что подати эти употребляются дурно, то делают они это прежде всего не по сознанию каких-то отвлеченных прав, о которых они никогда и не слыхали, а только потому, что знают, что их будут бить и убивать, если они не сделают этого.
Всё ему!.. да знаешь ли, что он должен быть доволен и десятою
долею твоей нежности, что он не
отдаст, как я, за одно твое слово всю
свою будущность… о, да это невозможно тебе постигнуть… если б я знал, что на моем сердце написано, как я тебя люблю, то я вырвал бы его сию минуту из груди и бросил бы к тебе на колена…
А помимо сего награждения, от нее тому младенцу по праву ее даримого, она клятвою сына
своего обязывает
отдать тому младенцу третию часть и из его собственной
доли, ибо сим грех его беспечности о сем младенце хотя частию искуплен быть может.
Когда бы Тирзу видел Соломон,
То верно б
свой престол украсил ею, —
У ног ее и царство, и закон,
И славу позабыл бы… Но не смею
Вас уверять, затем, что не рожден
Владыкой, и не знаю, в низкой
доле,
Как люди ценят вещи на престоле;
Но знаю только то, что Сашка мой
За целый мир не
отдал бы порой
Ее улыбку, щечки, брови, глазки,
Достойные любой восточной сказки.
— Ну, это погодишь… ее я не
отдам, да и меча не брошу… Коли
своих бил этим мечом — пусть судит меня царь! Если скажет он, что губят народ по его указу — поверю… А тебе, Григорий Лукьянович, не верю! Погиб я тогда, не спорю и защищаться не хочу… Да и не жизнь мне, коли в словах твоих хоть
доля правды.
Но случилось другое дело: отставной солдат с чудотворной иконы Иоанна-воина венец снял и, будучи взят с тем венцом в доме
своем, объяснил, что он этого венца не крал, а что, жалуясь на воинскую
долю, молил святого пособить ему в его бедности, а святой якобы снял венец, да и
отдал, сказав: „мы люди военные, но мне сие не надо, а ты возьми“.
Я знаю теперь, что большая
доля зла людей происходит оттого, что они, вместо того чтобы
отдавать свой труд другим, не только не
отдают его, но сами лишают себя всякого труда и насилием отбирают труд других.